Рисую войну: художница Леся Бабляк в программе "Точка опоры"

Чем дольше идет война, тем труднее нам жить в этих реалиях. Каждый день ежедневный стресс, боль, страх, разрушение, кардинальное изменение нашей жизни. Война полностью изменила наши планы и наше будущее. Она оставила нам только сегодня и веру в нашу победу. Мы ежедневно ищем свою точку опоры. Мы не сдаемся. Мы боремся. Кто как может.

Сегодняшняя гостья авторского проекта Светланы Леонтьевой "Точка опоры" — украинская художница Леся Бабляк.

Леся Бабляк — художница, член Союза украинских художников Австралии и Украинского фонда женщин художниц W'Art. Занимается живописью по холсту, шелку, коже, дереву. Бабляк — мастер иконописи, ее иконами декорирована церковь Святого Ильи в польском городе Слупск.

После 24 февраля 2022 года Леся Бабляк начала рисовать войну. Уже в апреле во Львове прошла большая персональная выставка художницы "Желто-синий альбом". А в июле она представила экспозицию своих картин "Слова из Украины" во Франции.

Замужем, воспитывает трех дочерей. Супруг — известный кардиохирург Александр Бабляк. С началом войны семья эвакуировалась из поселка Бузовая Бучанского района Киевской области, в их дом попал российский снаряд.

"Я чувствовала свою вину"

— Война длится более семи месяцев. До 24 февраля у тебя было предчувствие опасности?

— Нет. И хотя вокруг все давно говорили об этом, у меня до последнего момента была вера, что никогда этого не произойдет. И я была очень оптимистично настроена, и даже не представляла, что вообще в XXI веке это возможно.

— Где застала война тебя и твою семью?

— Мы 24 февраля спали в своем доме под Киевом, а старшая дочь Катя была в Киеве. Раздался звонок, она звонила по телефону. И уже в трубке слышались звуки взрывов. Это Оболонь. У нее была истерика, она начала кричать: "Мама, началась война". Я спросонья даже не поняла, что происходит. Инстинктивно прямо на пижаму надела пальто, села в авто и поехала в Киев забирать дочь.

Я ехала, еще было совсем темно, потому что это где-то было в полшестого утра. И я увидела картину, как по проспекту Победы по Житомирской трассе сотни машин едут мне навстречу, а в Киев едут только несколько авто. И меня эта картина так поразила, что я позвонила мужу и начала кричать: "Саша, действительно война, все едут из Киева". Я еще такого не видела.

Забрала Катю на Оболони, возвращаемся, и на выезде из Киева вижу такую апокалиптическую картину: сотни, тысячи машин пытаются выехать из столицы, а кто не имеет авто — с детьми, со своими собаками, родственниками идут пешком.

Это была такая картина, которую я могла представить только в каком-нибудь фильме.

И когда мы приехали домой, мне показалось, что мы в относительной безопасности, потому что все вместе. У меня было ощущение, что это все закончится через час, что к утру этого уже не будет.

— Как вы приняли решение, что должны уехать?

— Наш подвал находится под гаражом и абсолютно непригоден для пребывания там людей. Но мы начали сносить туда теплые вещи. Затем последовала информация, что по Житомирской трассе появилась первая колонна российских танков, и их начала артиллерия уничтожать. Все равно думаю, что сейчас их победят, и завтра будет все равно лучше и светлее. К сожалению, так не случалось.

Мы неделю находились в таких условиях. Из чата своего села мы поняли, что в Мотыжине уже российские военные, а это рядом с нами. Мы поняли, что велики шансы оказаться в окружении, и это было самое страшное для меня. Тогда мы буквально за 10 минут приняли решение, что пока у нас еще есть возможность, выехать через поле. Мы живем на краю села, и уже по центральной дороге ехать было нельзя. Мы сели в авто, закрыли дом и уехали.

— А как вы узнали, что в ваш дом попал снаряд?

— В первые дни, когда мы были во Львове, мы еще наблюдали за домом по камерам внешнего наблюдения, потому что мы не знали, где наша собака. Мы постоянно хотели увидеть, что она находится на территории. Но потом уже не было электроснабжения, и мы ничего не знали, пока село не освободили украинские военные. Потому что ни соседей, никого уже не было, у кого можно было спросить.

После освобождения села возвращаться в него сразу было нельзя. Приезжали только люди с гуманитарными миссиями. И священник отец Богдан Тимошенко нам сфотографировал собаку, кота, что они живы, и снаружи — разрушение. Так мы в первый раз увидели.

— А когда вы вернулись домой?

— В апреле. А в протоколе сельсовета отмечено, что 28 марта было попадание снаряда в наш дом.

— Первое впечатление от того, что ты здесь увидела при возвращении?

— Первое впечатление, что на фотографиях выглядело все лучше, и мы даже обрадовались, что разрушения небольшие. А так — не было стены, дверей, все открыто. Но мое первое облегчение было, что в доме все осталось так, как мы оставили. У нас не было никакого мародерства.

А вечером подошел мужчина, местный житель. И говорит: как вы могли уехать и оставили свою собаку и даже не оставили ей воды? Действительно, это моя вина, но мы не понимали, были в панике и не подумали. Он говорит, что собака выла, мужчина зашел на территорию и открыл ей воду, она у нас была в контейнерах.

Также мужчина рассказал, что замок на дверях на террасе он сломал, потому что увидел холодильник, взял там еду. И он в руках держал что-то замотанное, и говорит: это наверняка из вашего дома. Это были две иконы еще из церкви отца с Житомирщины. Мужчина говорит: наверное, это было вам ценно, поэтому я забрал их к себе домой и принес вам их вернуть.

Мы плакали. И это дало нам силы вернуться домой, потому что когда я впервые увидела это воочию, у меня вообще не было желания возвращаться сюда жить, и вообще даже быть на этой территории.

— О чем больше всего переживала в отъезде?

— О собаке. Я чувствовала свою вину. А во-вторых, переживала за произведения искусства. У меня много картин, скульптуры, я очень переживала за них. Но все работы, скульптуры выстояли, не пострадали. И вот осколки снарядов проходили сквозь стены очень близко к картинам, но ни одно произведение не пострадало.

Живопись войны

— Когда началась твоя живописная война?

— Когда мы приехали во Львов. Я первый раз вышла в центр города и почувствовала паническую атаку, я не могла себя успокоить никак. Я поняла, что мне нужно рисовать. Вот я просто физически это ощущала. И кроме того — что хочу рисовать именно руками. Мне хотелось просто взять эту краску и ощущать, как она растирается, как она в эту бумагу входит.

Но все для рисования у меня осталось дома. А к тому времени во Львове специализированные магазины все были закрыты. Мы приехали в "Ашан", там совершенно не было выбора ни бумаги, ни краски — какие-то базовые остатки. А мне нужны цвета.

И тогда интуитивно пришло ко мне, что я буду рисовать только желтыми и синими красками, потому что это цвета нашей гордости, нашей стойкости. Это цвета, которые ненавидят наши враги.

Я помню, что тогда забрала с полки все оттенки голубого и желтого, которые там были. Но не было бумаги. И первые работы я рисовала на уже использованной бумаге, на перекидных календарях и т.д.

Первая работа из этой серии: разрушенная многоэтажка, остался только каркас, и женщина стоит в этой дыре, где когда-то была ее квартира. И на ней нет лица. То есть я это лицо не могла нарисовать. Я специально оставила пустое место, потому что я себя ассоциировала с ней, что это я стою. И я — это не я. То есть все, кем я была к этому моменту, до 24 числа, стало неактуальным, ненужным. Мы изменились полностью.

Так началась серия. Сначала только синие и желтые цвета. Но когда в Мариуполе снаряды попали в больницу, я увидела эту фотографию из больницы уже с кровью людей, которых убили в Мариуполе. Я тогда купила еще красную краску.

И еще такое отличие. До этого я никогда не изображала людей, мне казалось, что природа так самодостаточна, красива, что достаточно рисовать красивые пейзажи, натюрморты, цветы и это совершенно не нуждается в человеке.

Но когда началась эта серия, для меня человек стал ключевым. Ибо война — она о человеке, о его горе, о его подвигах, о его потерях и наоборот — о его стойкости.

Эту серию я начинала как терапию для себя. И я просто чувствовала, как у меня из-за пальцев выходит этот страх, что он остается на бумаге. До сих пор эти работы мне эмоционально очень тяжело даются. Последняя работа — это после событий в Еленовке (теракт российской армии в ночь на 29 июля на территории бывшей исправительной колонии в оккупированной Еленовке Донецкой области, в результате которого погибли более 50 находившихся там в плену украинских защитников, — ред.).

— Как появилась первая выставка во время войны?

— Сначала я эти работы публиковала на своей странице в соцсети. И люди стали отзываться. И владелица галереи во Львове Олеся Домарадзкая увидела эти работы. В то время галереи начали открываться на несколько часов в день, потому что поток людей во Львове был очень велик. И началась очень хорошая инициатива "Львов приглашает" — для всех желающих делали бесплатные разные концерты, экскурсии, чтобы люди немного отвлеклись, потому что искусство все же спасает, помогает. И вот Олеся мне предложила — давай сделаем выставку. И мы это сделали, и пришло очень много людей.

И затем в рамках инициативы "Львов приглашает" была встреча с посетителями. Я рассказывала. И увидела, как люди тянутся, потому что люди были очень растеряны. Они жили в школах, жили в спортзалах, каждый день прибывали эти поезда, наполненные людьми, потерявшими все.

На выставке было около 30 работ, и каждый человек искал свой город. Они спрашивали: а где Харьков? А где здесь Мариуполь? А вы нарисовали Бучу? Им так было важно, чтобы показали их город, их боль.

— Как родилась идея выставки во Франции?

— Это тоже благодаря соцсетям. Мне написала Ульяна Власюк. Она с подругами является организатором украино-французской ассоциации "Писанка". Эти девушки уже давно живут во Франции. И когда в их городке Суассон (это 90 км к северу от Парижа) появились беженцы из Украины, они им всячески помогали. Они увидели мои работы и предложили сделать выставку. Мэрия Суассона поддержала эту идею и очень помогала. И выставку назвали "Слова из Украины".

— Удалось ли все на этой выставке привлечь внимание к Украине?

— Считаю, что удалось. Люди приходили, они очень хотели не только увидеть, но и услышать. Они попросили рассказать, что изображено, что это за сюжет. Все сюжеты моих работ были из реальности. К примеру, бабушка сидит и ждет, пока вытащат ее внуков из-под завалов в Бородянке.

Это женщина, которая в Ирпене в последний раз играет на фортепиано перед тем, как покинуть свой дом.

Людям это было очень важно, и они настолько искренне, со слезами выражали свою поддержку Украине, что меня это очень сильно вдохновило.

Я поняла, что мы действительно совершенно не одни. Они не верят какой-либо пропаганде. Они видят, что происхожит.

— Каждая твоя картина — это конкретная история?

— Да. Сюжеты для работ я беру из фотографий в соцсетях или из изданий, выбираю, которые меня больше цепляют. В моих произведениях очень часто изображены дети, потому что ребенок — это самое ценное, что может быть в семье. И меня очень поразили кадры, когда родители отводят и сажают своих детей на поезда, очень часто эти дети ехали без сопровождения.

И здесь женщина с ребенком, но с оружием на плече. То есть она остается в Киеве, а ребенок едет, она его отправляют вместе с волонтерами, вместе с чужими людьми. Это для меня было непросто. Я даже не могла рисовать эту работу.

Или, например, семья, в которой отец остается, а семья уезжает за границу эвакуационным поездом. Многие семьи разорваны. А это тоже такая трагедия.

— Есть ли в этих работах история твоей семьи?

— Да, у меня есть картина, которая сейчас в Лондоне. Это когда мы приехали домой, когда Бузовую освободили украинские войска. У меня, конечно, был такой стресс, но и была радость, потому что я увидела, что наша собака жива. Она себя очень хорошо чувствовала. И мало того, что пес жив, так он еще привел себе подругу. А поскольку не было ни стены у дома, ни окон, ни дверей, то они жили себе здесь и хорошо себя чувствовали.

И я нарисовала картину, как они двое смотрятся в разбитое окно.

Это моя благодарность, потому что у меня действительно было очень большое чувство вины, что мы оставили животных.

— Обладательница "Грэмми" пианистка и композитор Надежда Шпаченко. Она использовала для своего альбома в поддержку Украины одну из работ. Это тоже сила соцсетей или вы были знакомы?

— Совершенно случайно, в соцсети. К моему стыду, я до того не знала, кто такая Надежда Шпаченко. Мне написал человек, спросил, могу ли я сейчас говорить по телефону. И она мне перезвонила, и тогда мы уже с ней познакомились. Она родом из Харькова, но еще в детстве уехала в Америку, и в 2010 году завоевала "Грэмми". Она пианистка, записывала альбом, который называется "Вторжение: Музыка и Искусство для Украины" (Invasion: Music and Art for Ukraine). Это именно на этих эмоциях вторжение России в Украину. Осенью у нее начинается тур по Соединенным Штатам с этим альбомом в поддержку Украины.

— Ты начала расписывать еще и тарелки.

— Есть украинская художница-керамистка Анна Друль. Я очень люблю ее произведения, в моей коллекции много ее скульптур. И она пригласила меня к себе в свою керамическую мастерскую. Это было в марте. Она на меня посмотрела и сказала: Леся, это моя мастерская, здесь мои правила — войну не рисуем, рисуем цветы победы. И я принялась расписывать эти тарелки.

И после моих эмоциональных работ это мне было очень нужно. Я очень ей благодарна, что у меня была такая возможность, это стало моим увлечением.

— В этой войне много стрессов, многое такого, что мы сами в себе открываем, переосмысливаем. Какие открытия Леся Бабляк совершила в себе?

— Первое открытие у меня было негативное. Я просто была испугана от того, что я могу так бояться. Вот животный страх. У меня он был просто нереальным.

А второе открытие — что, несмотря на этот страх, все равно такая стойкость и есть просто непоколебимая вера в то, что мы победим.

Даже когда люди приходят и смотрят на мои работы, я не хочу, чтобы они видели эту трагедию. Я говорю о том, что я хочу показать, какой стойкий наш народ. Вот как люди открываются, как они верят, как они хотят сохранить свободу, независимость и насколько они любят свою страну.

Читайте также:

• О культурном сопротивлении Херсона и жизни в оккупации: Александр Книга в программе "Точка опоры"
• О помощи ВСУ, сердечном приступе и актерстве во время войны: герой программы "Точка опоры" — Алексей Вертинский
• Боль, слезы и радости: о спасении детей во время войны говорим с гендиректором "Охматдета" Владимиром Жовниром
• "Комендант бомбоубежища", или Баба Наташа: Виталина Библив — в программе "Точка опоры"
• Нам нужно научиться жить с войной: "Точка опоры" с Риммой Зюбиной