Нам нужно научиться жить с войной: "Точка опоры" с Риммой Зюбиной

Римма Зюбина — актриса, общественный деятель, волонтер.

Лауреат и обладательница премий, среди которых:

• премия "Золотая юла" в номинации "Лучшая женская роль" за воплощение Дарьи в фильме "Гнездо горлицы";
• двукратная лауреат премии "Киевская пектораль";
• лучшая актриса 2016-2019 годов рейтинга "Снято в Украине";
• вошла в топ-100 избранных женщин всеукраинского журнала "Гордость и красота Украины" в 2019 году.

В марте 2014 года Римма Зюбина отказалась работать в России и начала заниматься волонтерством.

В программе "Точка опоры" телеканала "Дом" Римма Зюбина рассказала о том, как для нее началась война, почему не хотела уезжать из Киева. Кроме того, гостья выпуска добавила, что нашла спасение на войне в чтении поэзии, поделилась, как настраивается на свои спектакли и как изменился театральный зритель с началом войны, а также сообщила о съемках в военной короткометражке.

Ведущая программы — Светлана Леонтьева.

Театр Риммы Зюбиной

— Я тебя знаю давно и знаю, что для тебя война начиналась еще в 2014 году, у тебя сердце всегда болело за происходящее. Середина февраля этого года. Что ты чувствовала?

— У меня было предчувствие войны, столь глобальной. Я готовилась к наступлению, по экспертным оценкам, еще с 16 февраля.

— А как ты готовилась?

— 15 февраля я ехала в Ужгород. Собираюсь, а сын (ему 23 года) говорит: "Мам, ты брось на всякий случай с собой загранпаспорт". А я ходила, собирала этот чемодан, и думала (я, не дай бог, никого не осуждаю, кто уехал), что если я брошу этот загранпаспорт в свой чемодан, тогда позволю себе думать, что могу уехать.

— Почему ты знала, что ты никуда из Киева не уедешь?

— Я не знаю, как ответить, чтобы это не было пафосно. Я очень часто об этом думала, и я могла уехать из Киева. Потому что в Ужгороде сестра, мама, там у меня есть квартира.

И как-то так себе придумала ответ. Вот ты живешь с очень близким человеком. Этот человек тебя принял, полюбил, помог тебе стать на ноги, ежедневно тебе дает вдохновение. Вот тебе говорят, что этот человек в опасности, он может умереть. Он может умереть и заразить тебя — тогда вы умрете вместе. Он может из этой болезни выйти, но ты заразишься от него, ты можешь умереть. Или вы переживете очень трудный период и вместе поправитесь. Вот у меня было такое ощущение по отношению к Киеву. Я решила, что останусь как бы ни было с этим человеком, потому что столько любви, сколько мне дал Киев…

— А не было страшно?

— Нет, это не страх. Это как у военных, когда они летят или идут на боевую задачу. Думаю, еще врачи и психологи не нашли определения этому понятию. Особенно первые недели был некий адреналин, не страх. В том же бомбоубежище была ответственность за других людей. А еще в бомбоубежище тебе говорят: "Боже, я так мечтала попасть на ваши спектакли. Два года никак не дойду, а тут вы передо мной". Там вообще не могла позволить себе страх, потому что на тебя смотрят, ты должен поддерживать других.

— Я когда сама была в бомбоубежище, услышала твои стрим-посты в Фейсбуке. Для меня это Театр Риммы Зюбиной, ты очень тщательно подбирала тексты. Когда ты начала это, как это родилось?

— Совершенно спонтанно родилась. С каких-то минутных выходов в Фейсбук-эфир… Тогда был долгий комендантский час, тогда все говорили об информационной гигиене, как правильно воспринимать информацию, как ее отбирать, правило проверки в трех источниках… И я этого наслушались, и где-то днем как раз между воем сирен вышла в эфир, просто сказав: "Привет, я Римма Зюбина, актриса…".

А потом когда я в ванной ночевала (пряталась от обстрелов, — ред.), просыпаюсь, а мне из Ужгорода от моей подружки SMS: "А сегодня будет стрим "Привет, я Римма Зюбина, актриса"?"

Я подумала, если в Ужгороде это нужно, значит, это нужно. А именно чтения стихов возникли спонтанно. Начался страшный ад в Харькове... И я подумала о том, что у меня есть сказка, написанная мной для сборника в поддержку харьковских онкобольных детей. И я сказала, что очень хочу поддержать Харьков, что я не знаю, где сейчас эти детки, и что происходит с ними, вот я хоть... И рассказала эту сказку. Потом начался Херсон — я взяла стихотворение поэта Анатолия Кичинского…

В этом я нашла для себя даже какое-нибудь спасение, кроме своего волонтерства. Кино я смотреть не могу до сих пор, музыку до сих пор слушать не могу, романы я читать не могу… А поэзия — да. И я еще взяла тему, что это будет поэзия о любви, и только о любви.

— Когда я слушала тебя, для меня это была такая минута покоя на ночь, как вечерняя сказка для взрослых.

— У меня на странице подписчики даже шутили: есть три успокаивающих — это Ким, Арестович и Зюбина.

И вот так до 1 мая, пока у мамы не начались проблемы со здоровьем, я выходила в эфир каждый вечер. Каждый. Иногда было такое отчаяние, особенно после всей информации: Буча, Ирпень, Бородянка — о какой любви можно было читать? Я нашла поэзию Марианны Кияновской о Бабьем Яре, и читала это. И это настолько созвучно, и настолько это больно. И ты задаешься вопросом — вот как история повторяется, почему она повторяется?

#ЭтоВсеОна

— #ЭтоВсеОна (#ЦеВсеВона) — твой спектакль, о чем он для тебя? И вообще, как ты настраиваешься перед спектаклем, есть ритуалы, обряды?

— Ритуала перед спектаклем у меня нет. Но лучше, чтобы в этот день не было съемок. Потому что бывают дни, что ты с 5 часов утра на съемках, потом какая-то озвучка, приходишь в театр в 18-ть и там собираешь себя по частям до 19-ти, до спектакля. Но энергии едва хватает, чтобы доиграть этот спектакль.

Поэтому мы всегда приходим за несколько часов до спектакля. Вот если в 18 часов начало, мы в 14 уже все в театре.

А спектакль #ЭтоВсеОна, если сказать просто, — это об отношениях мамы и сына. То есть отцы и дети — вечная тема. Автор Андрей Иванов когда-то написал эту пьесу за три дня на драматургическом мастер-классе, тема которого была отцы и дети.

— Тебе близка тема.

— Думаю, что она близка всем, у кого есть дети. Всем, у кого есть соцсети. Это связано с тем, что мама не может пробиться к сыну.

В этой семье умер отец. Мама была за ним как за каменной стеной, для сына-подростка это тоже был авторитет. И вот исчезает этот человек. И мама растеряна, она меняется, и сын меняется. И их отношения — это просто два антагониста, люди, которые ненавидят друг друга. И мама начинает в соцсети общаться со своим собственным сыном. Ну, конечно, под другой фотографией.

— Но ведь война. Зритель. Ты чувствуешь, он изменился до и после войны? И что изменилось?

— Ни разу не звонил мобильный телефон. Это для меня такой признак того, что в театр идет зритель, понимающий, что он идет в театр, несмотря на то, что у всех сейчас сирены в приложениях.

Очень реагирует и зритель, и мы на происходящее. Вот у нас, например, был спектакль две недели назад во вторник, а в воскресенье были прилеты в Киев. Зритель был очень тревожным. И мы были такие же. И это ты чувствуешь. А за две недели до этого был спектакль, сидел один зритель, очень реагировавший на иронию, ему было смешно и он заводил весь зал. И это было столько смеха, сколько не было за все годы спектакля.

Надо, чтобы прошло время

— По поводу культурной войны с Россией. Как думаешь, как должен измениться украинский театр?

— Украинский театр должен быть интегрирован в европейский театральный процесс. Потому что мы радуемся победам режиссуры последних лет. Но если присмотреться к европейскому театру, то там подобные изменения были лет 30 назад.

Мы оторваны от них из-за невозможности ездить на международные фестивали. Очень мало актеров и режиссеров смотрят спектакли европейских признанных мастеров вживую. А спектакль по телевизору — это совсем другое.

Наше киносообщество более интегрировано, особенно документалисты ездят. И кино можно посмотреть. Я себе выписываю, какие фильмы победили на Каннском кинофестивале за последние 10 лет, и смотрю их. И понимаю — где я, а где то, что награждается Каннской киноветвью.

— Что делать с "великой русской"? Будут ли в Украине играть и ставить Чехова, Достоевского?

— Я не скрою своей любви к Чехову. Я люблю Чехова. Я сыграла Соню в "Дяде Ване", считаю ее одной из лучших ролей. А когда была беременна, прочла полное собрание Достоевского. Я играла Достоевского.

Наверное, нужно, чтобы прошло время. Возможно, это будет 70 лет. Вот Вагнера до сих пор в Израиле не исполняют.

А сейчас мы видим эти зверства и понимаем, что это одна цепочка от русской культуры. У меня все время, когда я смотрю какие-то ужасные новости, вспоминается эта чеховская фраза "В человеке все должно быть прекрасно: лицо, одежда, душа, мысли". А как это с этим сочетается?

— А что ты сейчас сама смотришь?

— Ничего. Я посмотрела один фильм Димы Томашпольского. Он снимал его во время карантина. Это был эксперимент, он просто написал в Фейсбук: "Актеры, кто хочет сняться…", и давал всем задание, а потом это смонтировал. Это получилось талантливо. А так ничего не могу смотреть.

Вот сегодня первый день, когда я проснулась и подумала, что я хотела бы включить музыку, как обычно до войны — просыпалась и сразу музыку включала.

Может, этих людей нет, но растут их цветы.

— Вы чуть ли не в апреле в Бородянке кино снимали. Что это было?

— Есть кинорежиссер Юра Леута. Пришел Юра ко мне где-то в конце марта и говорит: Риммочка, я придумал кино. Говорю: какое кино, какое сейчас кино? Короткометражная история мамы, которая идет с чемоданом, у него ломается колесо, всюду сирены, все убегают, а она идет с чемоданом куда-то себе. И когда журналисты подбегают к ней и говорят: женщина, что с вами, чего вы не прячетесь, она рассказывает историю, что я его когда-то спасла от Чернобыля, я тогда беременна была и убегала, тогда я его спасла, а сейчас не спасла. И вот, а чего же у меня чемодан сломался, а потому что у него же 45 размер, тут же все такое тяжелое. И вот она едет переодеть своего сына.

Мы приехали снимать в Бородянку в середине апреля.

— Первые твои впечатления.

— Твой глаз видит все это, а твое сознание не может это воспринять как реальность.

Вот такое ощущение, что все это зафактурено, что это все неправда, это все декорации. Что это какое-то кино.

Ты заходишь в квартиру на первом этаже. Часы, которые остановились в 5 утра, неработающий барометр, фортепиано "Украина", оно открыто, и открытки разбросаны с Днем победы от Ющенко, от Януковича. Какое-то пенсионное удостоверение. Человек, проживший здесь всю жизнь, переживший ту войну… И вот свидетельство всего этого.

Стоит дом, хрущевка, я понимала, что его будут сносить. Я позволила себе выкопать цветы. И видно, что двор когда-то был очень красивый, засаженный.

Спасли котика одного. Был написан телефон, но женщина никому не отвечала. А я написала, что я Римма Зюбина, и она тогда мне перезвонила, говорит: "Мы за границей, потерялись наша кошечка Лиза, и я не отвечала на незнакомые номера". Говорю: "Это вам о котике вашем звонили". И спустя время получила фотографию сидящего уже перекормленного котяры Лизы.

Я вернулась из Бородянки с обветренной душой.

Я не могла сесть дома и отдыхать, мне нужно было что-то делать. Пошла копать и в восемь вечера сажать эти цветы у своего дома. И они для меня теперь как цветы памяти. Может, этих людей нет, но растут их цветы.

— Когда война закончится, как ты думаешь?

— Для меня окончание войны — это возвращение всех территорий и Крыма. Горячая война, не год, полтора, наверное, точно.

Нам нужно научиться жить с войной. Нам нужно научиться, иначе мы все вымрем.

Просто сделано так, что одних уничтожат физически, а других — морально. И мы будем в этой депрессии бесконечно жить.

Блицы

— На прощание маленький блиц, буквально одним-двумя предложениями. Любимый фильм?

— Не может быть один фильм на всю жизнь. Если один, то назову "Холодная война" Павликовского.

— Любимая роль?

— Дарья, "Гнездо горлицы".

— Если бы пришлось выбирать театр или кино?

— Это неправильный вопрос… Отвечу: там, где интереснее.

— Что для тебя счастье?

— Мгновение.

— Какая человеческая черта для тебя невыносима?

— Ложь.

— Что делаешь, когда страшно, о чем думаешь?

— О страхе, когда страшно.

— Что бы ты сейчас хотела сказать российским коллегам? Одной фразой.

— Думайте.

— А украинским военным?

— Люблю.

— А что бы ты первое сделала после нашей победы?

— Написала бы пост в Фейсбуке.