О помощи ВСУ, сердечном приступе и актерстве во время войны: герой программы "Точка опоры" — Алексей Вертинский

Алексей Вертинский — актер театра и кино, народный артист Украины, дважды лауреат премии "Киевская пектораль". Снялся в более чем 110 кинопроектах, среди них — номинированный на "Оскар" фильм "Восток-Запад". Также известен по участию в сериале "Слуга народа" и комедии "Свингеры". Кавалер ордена "За заслуги" III степени.

В июне актер перенес операцию на сердце, и уже через месяц начал сниматься в кино и вернулся на театральную сцену.

В авторском проекте Светланы Леонтьевой "Точка опоры" Алексей Вертинский рассказал, как события в Украине повлияли на его здоровье и как мстит оккупантам, не жалея сил.

"Никуда не поеду"

— 24 февраля. Где ты был, что ты делал, какие первые чувства?

— Я забыть этот день никогда не смогу. Потому что я собираюсь ехать в Одессу играть спектакль, у меня ранний отъезд. И вдруг мне по вайберу сыпятся сообщения, а за окном слышу какие-то бахи.

Но мне в голову не пришло, что я уже в войну попал.

А в вайбере переписка: "У нас в Борисполе бомбят, нам ехать, собираться или нет?" Я думаю: "Что такое, я что-то упустил?" Бегом включаю интернет, новости и стало известно, что эта скотина (Путин, — ред.) решила так самоутверждаться. Ну, и всё: отменились всяческие поездки, и я уже от экрана своего компьютера ни на шаг не отходил.

— А что тогда думал? Думал, что это надолго?

— Я в первый момент понимал, что это не на день, не на два. Потом специалисты сказали, что, может, и быстрее обойдется. Ну, я опасался, что это надолго.

И 24 февраля я уже осознал окончательно, что у меня нет шанса больше существовать в своей профессии. Я похоронил себя как актера.

И я решил для себя: раз ты, с**а (Путин, — ред.), лишил меня моей мечты, моей профессии, всего того, что я лелеял в себе с детства, то я тебе, с**а, сделаю. И только тем и занимаюсь, что пытаюсь помогать ВСУ, чем могу. А чем там я особенно могу? Деньги посылал, а потом начались волонтерские концерты, какие-то сборы по направлениям.

— Но ведь тебе 66 лет. По возрасту ты мог бы уехать из страны, но ты не уехал. Почему?

— Боже, у меня даже мысли такой не возникало. Я даже больше скажу. Ко мне приехала дочь с ребенком, с мужем, с собакой, и говорит: падай на заднее сиденье, мы убегаем.

Я им ответил: фиг вам, никуда не поеду. Если вы хотите меня похоронить где-нибудь на чужбине— тяните, если вам с холодным трупиком интереснее, чем со мной живым.

И они решили: тогда мы остаемся все вместе в твоей квартире. И мы все так с животными, с детьми...

"Жил своей войной"

— Во Львове идут съемки фильма по пьесе Павла Арье "Слава героям", в котором ты играешь одну из главных ролей. Это трагикомедия. Это о периоде уже после Второй мировой войны, о двух ветеранах — советской армии и УПА, оба, попав в больницу, оказываются в одной палате. Они проживают поствоенный период. Расскажи.

— Пьеса древняя. Речь идет и о войне, и вообще о том, что происходит, когда основные потрясения у тебя уже позади, у тебя уже ничего не осталось. Вот и живут эти герои только старой энергией, но они и в поисках новой энергии — на что могут, на то и решаются.

— Сейчас работа — это спасение?

— Так сложно отвечать на все это. Трудно в голове все это собрать. Я тебе объясню. Когда началась эта война, кроме чисто эмоциональных реакций, у меня лично было еще чувство, что я действительно устал. Что мне сейчас самое главное — собирать средства на ВСУ, но я уже не хочу выходить на подмостки, не хочу сниматься в кино. Пойду работать кем угодно, чтобы зарабатывать и отдавать на нужды армии. Вот что у меня было.

Потому что я как-то сам для себя решил, что это уже черта, когда моя профессия абсолютно никому не важна, понимаешь?

И так изо дня в день, из месяца в месяц. И я смирился, я существовал в совершенно ином режиме, не свойственном мне.

— То есть эмоции главного героя с тобой абсолютно перекликаются?

— Абсолютно.

— По сюжету персонаж, которого ты играешь в этом фильме, очень жалеет, что война не позволила ему прожить такую полную и насыщенную жизнь. И этим он призывает даже нас жить насыщенно каждый день, несмотря на войну.

— Я, может, и не со всем этим соглашусь. Но так выходит, что он своими поступками все же подтверждает, что самое важное — жить именно сегодня. И его ужасно раздражает, что они проводят в этой беседке свои никудышные старческие будни, поэтому он всех подстрекает отправиться куда-нибудь, чтобы это всё сломать. Занимаясь своими обыденными делами, он понял, что профукал собственную жизнь и именно сейчас наверстывает упущенное.

Ты понимаешь, здесь все так сплелось. Я тебе скажу, вот я вспоминаю отца. Нас у него четверо. Он молоденьким лейтенантом ушел на фронт в 1941-м. И я за всю жизнь своего отца толком и не знал, потому что он жил в тех своих идиотских воспоминаниях. В доме у нас были эти маршал Жуков, Якубовский… И он читает, перечитывает — первое издание, второе издание, переиздание… Мы, дети, были для него деталью, не имеющей существенного значения. Он жил своей войной.

— Он жил войной, это главное.

— Да. И чтобы он что-то в доме сделал, это мама все время: "Сережа, что ты сидишь? Встань хотя бы гвоздь забей”. Он встанет, так гвоздь забьет в стену, что на этот гвоздь уже ничего нельзя повесить. Зачем было трогать Сережу, чтобы он с тем гвоздем возился, я не знаю. Так вот все это в этом персонаже. Что он ужасно любит себя там, но в сегодня ему не хватает чего-то.

— Ты отца сейчас больше понимаешь?

— Да. Понимать — понимаю, но все равно не сильно принимаю.

— Ты и в театр вернулся.

— А я оттуда и не уходил. Это кино у меня такое — пришло и ушло, а театр — это моя жизнь.

— Но ведь ты говорил, что ушел на пенсию.

— Я мечтал, что когда мне 60 стукнет… Я же живу по законам "совка", понимаешь? Те законы, которые понаписал еще Иосиф Виссарионович [Сталин], существуют в театре и по сей день. Когда, знаешь, вот сын или дочь какого-нибудь выдающегося актера, которых взяли в труппу, когда они еще молоды были. Мы все получаем почти те же деньги. Только разница, что я каждый вечер прыгаю по сцене, стараюсь сделать это как можно ярче, интереснее, а те люди боятся сцены — уходят на больничные, их не видно. Но деньги мы получаем те же.

То есть в совковых, репертуарных театрах существует целая группа людей, занимающих не свое место. И поэтому выпускники театральных институтов не имеют возможности даже быть прослушанными.

— И ты решил освободить место для молодых?

— Конечно.

— Но тебя уговаривали, чтобы ты остался?

— Конечно, и такое было.

— И ты остался на контракте?

— Я сказал: если я буду вам нужен, ну, ведь существуют какие-то условия в нынешнем театре, давайте будем контракт подписывать.

— Сколько спектаклей ты сейчас играешь?

— В "Молодом театре" играю три названия.

"Всё сжечь"

— У нас с россиянами было много общих кинолент. Что вообще делать с этими фильмами сейчас? Вот сейчас, после всего, что мы уже несколько месяцев… А что делать с русской литературой, которая, на самом деле, имеет какие-то прекрасные примеры. Но когда так болит, когда то, что они делают сейчас с нами, когда столько убивают, разрушают и уничтожают…

— Не знаю. Я вообще не могу давать какие-то аналитические, какие-то умные советы, потому что я эмоциональный человек, мои оценки не имеют ничего рационального.

Ну, если на сегодняшний день, то я бы все сжег к чертовой матери. Сжег — это я так фигурально выражаюсь.

Меня это не привлекает. Мне совершенно не интересны теперь ни Пушкин, ни Горький, ни Достоевский — все без исключения.

Вот понимаешь, слушаю [российского оппозиционного журналиста] Шендеровича, он осуждает Путина, осуждает действия существующей власти. А вот когда ему задают вопрос: вот вы с Олегом Табаковым дружны, как же он так об украинцах плохо? И Шендерович: ну, вы понимаете, Табаков — это особая статья… Да пошел ты со своими особыми статьями. Вы поступили подло. На Табакова, учитывая и меня тоже, равнялись миллионы россиян, и когда идол тебе сказал: знаете что, достаточно наслаждаться мной, берите в руки берданки и шуруйте в Украину, убивайте хохлов, — тут что-то нужно объяснять?

Поэтому мне кажется, что все нужно сжечь, нафиг.

— Ничего не объяснишь, и не знаю, когда простишь. Кто-то скажет, что невозможно простить, но христиане говорят, что надо прощать. Как быть?

— Я и сам такой, честно говоря. Знаешь, с первого раза, когда мне в морду дают, я еще и вторую щеку подставляю. Ибо христианин. А на самом деле, это неправильно. Мне кажется, надо тоже пересмотреть все эти штуковины.

— Но видишь, мы должны отличаться от них, должны быть выше. Возможно, какой-нибудь ответ придет позже?

— Придет, конечно, что придет. Но это все непросто.

"Лучшего народа на свете не существует"

— В июне с тобой случилась беда — сердечный приступ.

— Я еще, кажется, 10 июня сыграл спектакль, а 12-го мне стало плохо, но я не пошел к врачу, потому что думал "рассосется"... Всю свою жизнь в театре я прожил, ни разу не выходя на больничный. Но эта скотина-война, меня как-то сильно...

И я не хотел в ту больницу уезжать. Я думал, что оно действительно само по себе как-то пройдет. Просто дочь Ксюша забросила меня в машину и повезла в больницу. Там меня переложили на тележку и отвезли на операцию. Выяснилось, что операцию нужно было делать еще вчера или позавчера. Это просто чудо, что Ксюша под боком была.

— Ксюша вообще молодец. Тебе нужна была реабилитация, а это дорого. И она обратилась в соцсети и буквально за сутки были собраны нужные средства.

— Кажется, даже меньше, чему Ксюша ужасно счастлива, она даже не надеялась. В ночь был брошен кличь, а уже к утру была собрана нужная сумма.

— А ты знал о сборе средств?

— Нет, она не говорила. Узнал со временем. Но я вообще о нашем народе всегда очень хорошего мнения. А в эту войну — особенно. Да, бывают придурки, что-то такое ущербное.

Но в большинстве своем наш народ могущественный, лучшего народа на свете не существует, я уверен.

Читайте также:

• Боль, слезы и радости: о спасении детей во время войны говорим с гендиректором "Охматдета" Владимиром Жовниром
• О культурном сопротивлении Херсона и жизни в оккупации: Александр Книга в программе "Точка опоры"
• "Комендант бомбоубежища", или Баба Наташа: Виталина Библив — в программе "Точка опоры"
• Нам нужно научиться жить с войной: "Точка опоры" с Риммой Зюбиной