О жизни в больнице и потребностях медицины: кардиохирург и директор института им. Амосова Василий Лазоришинец в "Точці опори"

Василий Лазоришинец — кардиохирург, академик Национальной академии медицинских наук Украины, профессор, доктор медицинских наук, заслуженный врач Украины, директор Национального института сердечно-сосудистой хирургии имени Николая Амосова. Один из ведущих специалистов по хирургии врожденных пороков сердца. Выполнил около 9000 операций. Автор более 380 научных работ. Женат, есть две дочери. 

Утром 24 февраля 2022 года, когда началось полномасштабное вторжение России в Украину, сразу поехал на работу в институт им. Амосова и прожил там первые два месяца войны. 

В интервью Светлане Леонтьевой в программе "Точка опори" Василий Лазоришинец рассказал о первых месяцах полномасштабной войны, которые провел в больнице, об операциях в подвале, спасении военных и о том, в чем нуждается украинская медицина.

Полтора месяца прожил в больнице

— Как ваш институт Амосова встретил полномасштабное вторжение?

— Когда я неожиданно проснулся от взрывов в ночь на 24 февраля, первым желанием было как можно быстрее добраться в институт.  Доехать было нелегко. Аж где-то в восемь-тридцать я был на работе. Сразу максимально включились, потому что надо было сохранить жизнь пациентов — в первую очередь тех, которые были в реанимации и на искусственной вентиляции легких. Которых мы никак не могли эвакуировать. Потом начали подъезжать сотрудники, в первый день их собралось 250. Все поехали на работу, потому что если руководство института на работе, то это значит безопасно. Так продолжалось почти два месяца. Я даже не приезжал домой. 

— Вы не могли выехать?

— Нет, можно было доехать. Жена мне передала какую-то одежду. Выезжал я с работы только на совещания в Академию наук или в Министерство здравоохранения. Потом мы объехали учреждения Академии наук вместе с Вооруженными медицинскими силами Министерства обороны. Изучали готовность учреждений к оказанию медицинской помощи при массовом наступлении.

Первых пострадавших гражданских мы приняли 26 февраля, когда попало в дом на проспекте Лобановского — оттуда нам привезли трех травмированных. Потом привезли с Воздухофлотского проспекта. У нас дежурил врач-травматолог из института травматологии Национальной академии медицинских наук. Когда обследовали травмы головы, то все же отправляли их в институт нейрохирургии. Но были организованы мультидисциплинарные команды, потому что несмотря на то, что мы оперируем только сердце, если будет ранение брюшной полости, мы должны оперировать и его.

— Полтора месяца вы провели в институте им. Амосова. Что за то время было самым тяжелым?

— Самое тяжелое было морально — осознать, что действительно началась война. 

Мы активно сотрудничали с Днепропетровской областной клинической больницей имени Мечникова. Тех пациентов-военнослужащих, которые не могли получить первичную помощь там, отправляли к нам. Сначала машинами экстренной помощи, потом уже поездами и вертолетами.

Были готовы к чему угодно

— Как вы смогли наладить работу огромного института и всех коммуникаций?

— Мы были заранее подготовлены к любым событиям. С 2021 года у нас стоял генератор, который обеспечивал полностью весь институт — на 530 киловатт. Была также скважина, где мы брали воду вместе с Национальным институтом фтизиатрии и пульмонологии. Бомбоубежища у нас не было, поэтому мы обустроили его в подвальном помещении. Оборудовали там небольшой полевой операционный блок, где можно было принимать пациентов даже на искусственной вентиляции легких.

— Вы сами верили в возможность полномасштабного вторжения России?

— Я до последнего не верил. Много говорили вокруг об этом, но я никак не мог поверить, что эти люди способны на такое. Уже когда потом началась [полномасштабная] война, и мы увидели их зверства, хотелось самому брать в руки оружие и идти. Так поступили девять наших сотрудников — пошли добровольцами сразу.

— Не было ли у вас нехватки сотрудников? Много ли эвакуировались, потому что у кого-то маленькие дети, кто-то боится?

— Нехватки не было. В течение недели у нас сформировался коллектив из около 300 сотрудников. Они круглосуточно находились на территории института. Еще 80 человек — родственники и даже 15 детей. Они взяли свои семьи на работу. Так мы все жили. Некоторые рестораны почти до июля нам [бесплатно] привозили по 200 порций обедов.

Осколок из сердца на память

— Запомнилась ли вам особенно какая-то история с того времени?

— Был раненый, которого нам привезли из Днепра. У него было поражение головного мозга, провели две или три нейрохирургических операции, кроме того еще был обломок в сердце. Мы провели ему операцию с остановкой сердца. Когда он стал выздоравливать, я сказал, что теперь его будут комиссовать в военном госпитале. А он сказал, что нет — должен идти служить дальше, защищать родину. Хотя я знаю, что он на 90% уже не боеспособен, его нельзя выпускать на фронт, потому что ранение головного мозга серьезное и сердце во время операции останавливали.

Мы создали небольшой стенд для коллег и врачей-интернов с обломками, которые доставали из сердца. Не все они здесь, потому что некоторые пациенты просят отдать на память. Один даже сказал, что сделает себе кольцо. Среди них, например, есть пуля, которую мы достали в двух миллиметрах от сердца.

— Вы начали лечить военнослужащих в 2014 году. Скольких пострадавших с тех пор здесь спасли?

— Сейчас мы уже имеем более 680 случаев лечения военнослужащих. Из них за последний год — 329 бойцов. Остальные были за предыдущие годы.

— Представляли ли вы когда-нибудь, что вам придется лечить боевые травмы, как это делал когда-то основатель этого института — Николай Амосов? 

— Никогда не думал об этом. Но когда в 2014 году нам пришлось выполнять такие операции, мы пересмотрели очень много подходов из тех, что были. Даже вместе с военными медиками разработали учебник по оказанию помощи при боевых травмах сердца, магистральных сосудов. Николай Михайлович Амосов в команде из пяти врачей-хирургов за пять лет войны выполнил более 50 000 операций.

Уникальная разработка

— У вас есть одна уникальная разработка — вместе с Национальным институтом хирургии и трансплантологии имени А.А. Шалимова и военными медиками вы разработали магнит, который убирает осколки из грудной клетки и сердца. Кому принадлежит эта идея?  

— Идея принадлежит военным медикам Харьковского военного госпиталя. Они первые начали применять его в случаях осколков в брюшной полости. Затем совместно разработали специальное оборудование. Несколько наборов передали нам, несколько — в Шалимова. Оно очень экономит время при работе — делается маленький надрез и магнит забирает обломок, если он имеет металлическую основу. 

— Как часто такие операции сейчас случаются?

— За последний год было 42 операции. Все прооперированные пациенты выжили и были переведены в военный госпиталь на дальнейшую реабилитацию.

Хотел стать военным, а стал медиком

— Вы в юности планировали стать военным. Как так случилось, что пошли в медицину?

— Хотел быть военным офицером, да. Уже готовился подавать документы в военно-морское училище после девятого класса, но у брата случилась проблема со здоровьем. Он травмировался. Я его привез в районную больницу и наблюдал, как хирурги оперируют. Тогда решил, что обязательно стану хирургом. Поступил в медицинский университет в Киеве.

— Как вы оказались патологоанатомом в Чернигове?

— Когда учился и работал операционной медсестрой, то уже знал, что хотел быть хирургом. Я простой парень из села, никаких блатов не имел, сам искал. Хирурги, с которыми я работал, отправили меня к другу, который был главным врачом в черниговской больнице. Он сказал брать на распределении любую должность в его больнице, а потом меня якобы перепрофилируют в хирурга. Но была только такая должность [патологоанатома]. Так я прошел год интернатуры. 

Потом я работал четыре года секретарем комсомольской организации областной больницы. Потом пошел на специализацию по общей хирургии, потом — по сосудистой. Еще три года работал сосудистым хирургом.

Пациент весом 900 граммов

— Несмотря на то, что вы директор института, вы до сих пор оперируете. Как находите время на такую работу?

— Я всю жизнь оперировал. Даже когда был первым заместителем министра здравоохранения (2009-2010 годы и 2-24 декабря 2014 года, — ред.) и исполнял обязанности министра (1 октября - 2 декабря 2014 года, — ред.). В шесть утра шел в операционную, выполнял операцию, чтобы в восемь или восемь-тридцать быть в кабинете и работать по-другому. Сейчас немножко легче, потому что я постоянно в институте. Могу выделить час-три и пациента, чтобы прооперировать. В основном выбираю детские операции и с боевой травмой сердца. Также участвую в трансплантациях сердца.

— Вы — детский кардиохирург и за свою жизнь сделали около 9000 операций. Как в Украине дела с этой отраслью хирургии?

— Мы работаем на мировом, европейском уровне. Детская кардиохирургия в Украине и результаты соответствуют мировым нормам. В основном такие операции выполняют два центра: наш институт им. Амосова и Центр детской кардиологии и кардиохирургии МОЗ Украины. 

— Каким был вес вашего самого маленького пациента?

— Того, что я оперировал, — 900 граммов. Девочка родилась на тридцатой неделе, ее надо было оперировать. Был открытый артериальный проток. Через сутки после операции она уже перешла на самостоятельную вентиляцию легких. Сейчас этому ребенку уже 18 лет.

Что нужно украинской медицине

— Многие украинцы, которые сейчас за границей или уже вернулись, говорят, что в Украине лучшая система здравоохранения и медицина. Но она реформируется уже много лет. Учитывая ваш опыт, в чем нуждается сейчас украинская медицина? В каких изменениях? 

— Сейчас все должно быть направлено на медицинскую помощь военнослужащим и в первую очередь — раненым, чтобы их возвращать в строй поскорее. 

Я также сейчас много слышу от тех, кто выехал за границу, что нет возможности получить медицинскую помощь или их записывают на через три месяца. Неотложная помощь в Европе лучше, но плановая — хирургия, кардиология, неврология — у нас доступнее, а квалификация врачей ничем не хуже. Оборудование у нас такое же, как и в Америке и Европе.

— Несмотря на то, что идет война, реформа медицины в Украине продолжается. Как устроена коммуникация между, например, Академией медицинских наук, Министерством здравоохранения, Верховной Радой?

— Только с последним министром за последний год мы получили тесную коммуникацию между Национальной академией медицинских наук и Министерством здравоохранения. Мы обсуждаем не только реформу, а и оказание медицинской помощи военнослужащим. Очень у нас дорогие расходные материалы. Мы сидели с министром лично и обсуждали, как находить средства и оборудование для того, чтобы все наши военнослужащие оперировались только за государственный счет. У нас в институте ни копейки ни один военнослужащий не платит.

— Какие планы у института после окончания войны?

— Очень надеюсь, что мы закончим наш корпус, чтобы иметь возможность лечить иностранцев. Они и сейчас приезжают, но иногда посмотрят на наши условия и их такое не устраивает. Мои однокурсники и знакомые, которые сейчас являются гражданами Соединенных Штатов, приезжают сюда, за два-три дня полностью обследуются, оплачивают и говорят, что в Америке на это ушло бы полгода и в 10-20 раз больше денег. 

— То есть такой медицинский туризм является перспективной и прибыльной отраслью в Украине? 

— Очень перспективной.

Операция на сердце и семейные отношения

— В 2022 году вы сами оказались на операционном столе. Кому доверили проводить операцию на своем сердце?

— Некоторые мои коллеги говорили, что лучше ехать за границу. Я ответил: "Для чего мне ехать за границу, если у нас лучшие специалисты, и только полтора месяца назад мы закончили оборудование и ремонт современной электрофизиологической лаборатории?" Поэтому я решил, что буду только у своих оперировать. 

Когда меня продиагностировали и я уже был на операционном столе, обнаружились анатомические особенности нахождения очага — он был над проводящими путями. Мои ребята-хирурги говорят: "Может, не будем? Потому что есть 50% риска, что возникнет блок". А я говорю: "Делаем! По-любому, выполняем операцию". Выполнили и все нормально.

— У вас есть две дочери, и две внучки. Как эта война повлияла на семейные отношения?

— На каждую семью по-разному. Нас — объединила. Внучки со старшей дочерью поехали на Закарпатье и пробыли там три месяца. Потом к ним присоединилась бабушка. Я один раз приезжал к ним на три дня. Это испытание для всех. Сначала они за границу не хотели ехать. Уже когда начались массированные обстрелы и блэкауты, дочь уехала с детьми в Соединенные Штаты, где уже работала младшая. Она выступила поручителем. Для них так безопаснее, а для меня спокойнее. Видимся с девочками только по телефону.

— Как лично вас изменила война?

— Я почувствовал большую ответственность за тех людей, с которыми работаю, за коллектив. Во-вторых, почувствовал их доверие — они поверили в меня, собрались вокруг меня и администрации института. Мы были все время вместе, это сплотило. 

Также я открыл отделение военной кардиохирургии. Научился оперировать, когда воют сирены, потому что нельзя бросить больного. Ты должен прооперировать его до конца и переехать в реанимацию, чтобы спасать его дальше. Научился ценить жизнь. 

— Что стало самым большим разочарованием 2022 года?

— То, что мы теряем лучших людей сейчас. Они отдают жизнь за Украину, за нас. Для того, чтобы мы могли жить, работать и развиваться.

Предыдущие выпуски "Точки опоры":

• О жизни в подвале, директорстве и театре во время войны: актриса Олеся Жураковская в "Точці опори"
• О жизни на несколько стран, благотворительности и работе с легендами: оперная певица Людмила Монастырская в "Точці опори"
• О графических дневниках войны, жизни в подвале и языковом вопросе: художница Алевтина Кахидзе в гостях у "Точки опори"
• "Я уже забыла, что я артистка": интервью с Ольгой Сумской в программе "Точка опори"